— А… алло, это телефон доверия?
— Слушаю вас.
— Я… понимаете, я хочу покончить жизнь самоубийством.
— От вас жена ушла?
— Как вы догадались?
— Ну вы же не первый сюда звоните.
— Д-да… да, конечно, вы правы… То есть, на самом деле, она давно ушла, четыре года уже…
читать дальше— И что ж вы только сейчас надумали?
— Вы понимаете, сегодня мой день рожденья… Ну то есть был, то есть вчера – сейчас ведь уже заполночь…
— Без четверти два, если быть точным.
— Да… И вот сегодня, то есть вчера, мне исполнилось сорок лет…
— Поздравляю.
— Не с чем тут поздравлять… Я весь вечер просто просидел на кухне. У меня и гостей-то не было…
— Не звали, или не пришли?
—
Да некого мне звать! Жена ушла, нового никого с тех пор… как-то не
сложилось… друзей в общем-то тоже нет… с работы, что ли, кого? Как будто
мне там эти рожи не опостылели… никто там, кстати, даже и не вспомнил,
что у меня юбилей…
— Стало быть, с карьерой у вас тоже не сложилось.
—
Да какая там карьера! Сижу там каждый день, как проклятый, с девяти до
шести, а меня до сих пор воспринимают, как мальчика на побегушках! Илья,
сделай то, Илья, сбегай туда… поксерь эти бумаги и отнеси Петру
Егорычу… У Петра Егорыча, между прочим, для этого секретарша есть! Дура
двадцатилетняя с наштукатуренной мордой… Мой начальник на четыре года
моложе меня и говорит мне “ты”, а я ему – на “вы” и по отчеству…
— Ну хорошо. А что вы сделали, чтобы это изменить?
— В смысле, что сделал? Говорю же, работаю там каждый день, как…
— Это я понял. Вы приходите на работу, которую терпеть не можете – поправьте меня, если я ошибаюсь…
— Ненавижу!
—
Ну еще бы. Приходите и тупо отсиживаете от сих и до сих, мечтая, чтобы
день поскорее закончился. Никакой инициативы, естественно, не
проявляете, планами и перспективами не интересуетесь, любое поручение
воспринимаете, как наказание, а не как повод проявить себя – не говоря
уже о том, чтобы выйти на начальство с собственными идеями. Творческий
подход вам чужд. Так чего ж вы хотите? По-моему, отношение к вам как к
работнику – вполне адекватное.
— Просто мне не повезло с работой.
— Так за чем же дело стало? На свете тысячи профессий. И миллионы рабочих мест.
— Да, но… в сорок лет как-то поздно начинать все сначала.
— Что же мешало вам подумать об этом раньше?
— Ну, я не знаю… привык как-то… надеялся, что-то еще изменится…
— Надеялись, но ничего не предпринимали. Ясно. Жена вас только поэтому бросила, или и другие причины были?
—
Ну, поэтому тоже… Чего ты, говорит, добился, работаешь за гроши,
повышения и то попросить не можешь… другие каждый год в тропиках
отдыхают, а у нас даже дачи в Подмосковье нет… машина – старый “жигуль”,
да и тот ты разбить умудрился…
— Разбили?
— Ну джип передо мной
встал как вкопанный, а я что сделаю? Так и влетел ему в зад… а гаишникам
что, кто сзади, тот и виновник… еле расплатился… А “жигуль” так и
ржавеет битый под окнами, и не продашь его, и починить не на что, не
говоря о том, чтоб новый купить…
— Четыре года?
— Почти пять уже…
—
И за это время вы не только не смогли скопить денег на новую машину, но
и не пытались найти более денежную работу? Да и за все предыдущие годы
тоже…
— Ну, вы же знаете, в какой стране мы живем!
— Знаю. Некоторые жители этой страны к сорока годам стали миллиардерами.
— Ага, а скольких при этом убили?
— Среди кандидатов в миллиардеры или среди людей, способных заработать хотя бы на “Форд”, извиняюсь, “Фокус”?
— Ну нету у меня способностей к бизнесу… не всем дано.
—
Понятно. Значит, работать под чужим началом вы не умеете, начать свое
собственное дело не можете. Ну а что вам дано, в таком случае?
— В смысле?
— В прямом. Хоть какие-то таланты у вас имеются? Пусть даже коммерчески невостребованные.
— Н-ну… я не знаю…
— Может, вы стихи пишете?
— В институте писал, потом забросил…
— Прочтите что-нибудь.
— Ну, я уже не помню… ну… вот, например:
Когда гуляли с тобой
Мы под полной луной,
И полночная звезда
Глядела с неба на тебя…
— Ясно. Достаточно. Ну, про музыку и живопись я уже и не спрашиваю… Это вы будущей жене такое писали?
— Н-нет… была другая девушка, одногруппница… я, по правде сказать, тогда так и не решился с ней объясниться…
— Ясно. И ни под какой звездой вы с ней тоже не гуляли. А с будущей женой вас, очевидно, мама познакомила?
— А вот и нет! Ну то есть не совсем… тетя.
—
Итак, жена бросила вас потому, что вы – тряпка и размазня без
каких-либо заметных способностей, будь то в возвышенных или в
практических областях. Это все, или есть еще причины? Лысина, дурной
запах изо рта или от ног?
— Откуда вы…
— Опыт, Илья, опыт. Знаете,
сколько таких историй я уже выслушал? Ну давайте, договаривайте уж до
конца. Раз позвонили, то нечего скрытничать. Вы импотент, не так ли?
—
Нет! Ну то есть не совсем… ЭТО-то я могу, а вот детей у нас никак не
получалось… Доктор жене сказал – с ее стороны все в порядке…
— А вам что сказал доктор? Вы обследовались?
— Вы понимаете, я с детства ужасно боюсь ходить по врачам…
— Понимаю. Знаете, в чем ваша главная проблема, Илья?
— В чем?
— В том, что вы лузер. Классический и безнадежный.
— Кто?
—
Господи, вы и английского не знаете? Loser. На русский это слово обычно
переводят как “неудачник”, но это в корне неверный перевод,
демонстрирующий, кстати, всю разницу между западным и российским
менталитетом. “Лузер” происходит от глагола to lose – “проигрывать”.
Проигравший всегда знает, что сам виноват в своем проигрыше, и
окружающие это знают, и относятся соответствующе. И поэтому, кстати,
западный проигравший сохраняет шанс добиться выигрыша в будущем. Но у
русских не так. “Неудачник” происходит от слова “удача”. Русские во всем
винят слепой случай, рок, фатум, обстоятельства, ближних, дальних,
работу, природу, весь мир – но только не самих себя! И вместо того,
чтобы пытаться что-то реально исправить, они будут умиляться собственной
непутевостью, жрать водку и читать Достоевского!
— Я не пью водку! Ну чуть-чуть разве что… когда на работе что-нибудь отмечают и всем наливают…
— Но уж Достоевского-то любите.
— Да, люблю!
—
Ну еще бы. Ведь он писал о таких, как вы. И к тому же так приятно
ощущать себя интеллигентным человеком, не имея за душой никаких реальных
достижений. Только видите ли в чем дело, Илья. В XIX веке вы были нужны
хотя бы Достоевскому. Сейчас -– вообще никому. Абсолютно. Вы – нуль.
Ничтожество. Пустое место.
— И… это говорите мне вы? Сотрудник телефона доверия? Я думал…
—
Вы думали, что вас тут будут утешать и отговаривать? Вы позвонили,
чтобы услышать сладкую ложь вместо правды? Странные у вас представления о
доверии… Собственно, вы и врачей боитесь по той же причине. И, что
самое интересное, я ведь не сказал вам ничего нового. Вы же позвонили
потому, что сами поняли свою никчемность по всем статьям. Точнее, поняли
вы это давно, ну а признали только тогда, когда вам стукнул сороковник.
Вот, кстати, еще одна классическая глупая пошлость у таких, как вы –
привязывать оценки своей жизни к круглым датам. Да какое значения имеют
эти цифры, круглые лишь потому, что у нас на руках по десять пальцев?
Если человек ничего из себя не представляет в возрасте тридцать девять
лет одиннадцать месяцев двадцать дней – неужели надо ждать еще десять
дней, чтобы признать его жизнь провальной? Неужели за эти дни что-то
изменится? Вы ведь сами сказали – вам уже поздно пытаться начать жизнь
заново. Не могу с этим не согласиться.
— И что же по-вашему… мне и в самом деле стоит… ну…
—
Вы с этого и начали разговор, не так ли? Впрочем, нет, не так. У вас
кишка тонка даже на это. Настоящие самоубийцы никому не звонят посреди
ночи, даже записки редко оставляют – они просто идут и делают свое дело.
А истеричные психопаты и ничтожества, неспособные обратить на себя
внимание ничем иным, поднимают шум на всю округу: “Ах, смотрите,
смотрите, мне плохо! Ах, жалейте, утешайте меня, не то я с собой что-то
сделаю!” Только ничего вы не сделаете. Поговорив со мной, вы уляжетесь в
свою одинокую постельку и до утра будете жалеть себя, а утром с больной
головой опять потащитесь в ненавистный офис, чтобы делать там работу за
директорскую секретаршу, которую вы ненавидите и считаете дешевой
шлюхой потому, что она никогда не даст такому, как вы. Описать вам
дальнейшие перспективы, Илья? Впереди у вас – ничего, кроме одинокой
старости. Без семьи, без друзей, без любимого дела. Без денег, что
весьма немаловажно. И без приличного здоровья, учитывая ваше отношение к
медицине и отсутствие силы воли, необходимой для поддержания себя в
форме. И вы все это понимаете не хуже меня. Но, тем не менее, не
сделаете то единственное разумное, что еще можете сделать. Потому что вы
трус.
— А вот и сделаю! Сделаю, черт бы вас побрал! И моя смерть будет на вашей совести!
— Ну разумеется, пенять на зеркало – как это умно и оригинально…
—
Я уже влез на стул! Послушайте… я понял, это такая шоковая
психотерапия, да? Сейчас вы скажете, что на самом деле не все так плохо?
Только говорите скорее, потому что я и в самом деле стою на стуле с
петлей на шее…
— Никакой психотерапии. Терапия в вашем случае
бессильна. Советую проверить прочность веревки. Будет очень обидно
упасть и сломать себе копчик.
— Я сделаю это! На самом деле сделаю! Считаю до трех! Раз… Ну? Два-а-а… А, будь оно все проклято! Три!
Шум
падающего стула и почти сразу за ним – короткий стук ударившейся об пол
трубки. Я знаю, это не инсценировка. Я плавно опускаю трубку на рычаг.
Ну
да, номер моего телефона всего одной цифрой отличается от телефона
доверия. И я чертовски не люблю, когда меня будят звонками по ночам.
— А… алло, это телефон доверия?
— Слушаю вас.
— Я… понимаете, я хочу покончить жизнь самоубийством.
— От вас жена ушла?
— Как вы догадались?
— Ну вы же не первый сюда звоните.
— Д-да… да, конечно, вы правы… То есть, на самом деле, она давно ушла, четыре года уже…
читать дальше
— Слушаю вас.
— Я… понимаете, я хочу покончить жизнь самоубийством.
— От вас жена ушла?
— Как вы догадались?
— Ну вы же не первый сюда звоните.
— Д-да… да, конечно, вы правы… То есть, на самом деле, она давно ушла, четыре года уже…
читать дальше